Тема: буддизмТема: буддизм
Столица Таиланда — Бангкок (Крунг Тхеп) — город с достаточно древней историей и экзотической культурой. В сердце Бангкока есть одна популярная достопримечательность — буддистский храм Ват-Сакет (วัดสระเกศราชวรมหาวิหาร), представляющий собой невысокий искусственный холм, вершину которого венчает золотая классическая буддийская ступа (чеди). Другое название храма — «Золотая гора», по-английски Golden Mount. Очень долгое время Ват-Сакет был самым высоким (76 м) сооружением Бангкока.
На вершину Золотой горы ведет путь в 344 ступени, а сверху открывается один из лучших видов на город. Подъем сопровождается различными религиозно-дидактическими скульптурами и целыми инсталляциями. Естественно, Ват-Сакет — образ священной горы Меру (Сумеру), прославляемой и в индуизме, и в буддизме.
У самого начала подъема в небольшой искусственной пещерке за водной завесой расположена фигура Будды. С некоторых пор перед ним то ли защищая собой, то ли наоборот показывая путь к Будде восседают три обезьяны, закрывающие уши, глаза и рот. Любопытно, что обезьяны сидят с внешней стороны водной завесы, со стороны зрителя-предстоятеля, со стороны простого человека.
Да, три обезьяны
— заимствованный символ для тайского буддизма, но он действительно ему близок. Можно вспомнить, к примеру, традиционные амулеты Пхра пидта, чтобы оценить эту близость
Когда разговор доходит до происхождения символики трех обезьян, обычно одной из спорных тем становится их «религиозная принадлежность». Трех обезьян приписывают конфуцианству, буддизму, синтоизму, народным верованиям или даосизму. Неужели сложно определиться? Если дело касается Японии, то сложно!
В японском городе Осака есть один очень древний (правда, он горел десятки раз и последний раз полностью уничтожен американской авиацией во Вторую мировую войну) буддистский храм, Ситэнно-дзи (яп. 四天王寺 — храм четырех Небесных царей). Это огромный комплекс, занимающий значительную территорию. А на дороге к нему есть подчиненный основному маленький невзрачный храм Ситэнно-дзи Косин-до (四天王寺庚申堂). Это тоже буддистский храм, посвященный тем же четырем царям — хранителям сторон света, только вот добавка «Косин-до», говорит, что перед нами одновременно и культовое сооружение верования косин.
Косин по своей сути — практика из китайского даосизма (по-китайски гэн-шэнь), вера в то, что в теле человека обитают некие сущности, раз в 60 дней, в ночь зодиакальной Обезьяны гэн-шень покидающие своего носителя и отправляющиеся с докладом к небесному владыке. Чтобы воспрепятствовать неблагоприятным доносам, китайские даосы в каждую ночь гэн-шень не спали, устраивая коллективное бдение.
Буддизм на Японских островах — учение привозное. Центральный храм Ситэнно-дзи относился к буддистской школе тэндай, созданной «по мотивам» китайской «лотосовой» школы тяньтай. Монах Сайтё (Дэнгё-дайси), обучавшийся, в том числе, в храме Ситэнно-дзи, был послан на материк «за сутрами», вывезя из Китая и Кореи ритуалы и практики. Вероятно, среди буддистских практик попались и даосские.
Храм Ситэнно-дзи Косин-до часто называют старейшим Косин-до в Японии. Это сложно проверить, точной даты его основания не известно. Но мы знаем, что монахи школы тэндай действительно интересовались практиками Косин, так что возникновение зала для бдений в ночь Обезьяны при тэндайском храме не удивительно.
Давайте пройдем по территории храма и храмового сада. Нас встречают каменные фигуры семи богов счастья (Ситифукудзин).
Большинство этих персонажей родом с материка, «выходцы» из буддизма, но их относят к коренной японской религии синто. Синтоизм с буддизмом долгое время находились в теснейшей синкретической связке и теперь разобрать, «где чужие, где свои», практически, невозможно.
Ну вот, наконец-то, мы и дошли до цели нашего экскурса. Небольшое строение, напоминающее беседку — это «зал трех обезьян». Многие японцы считают, что трех обезьян привез Сайтё из Китая, однако, скорее всего, символика трех обезьян сложилась все-таки в Японии, в среде культа Косин и буддистской школы тэндай. Нам кажется, что центром происхождения должны быть культовые сооружения горы Хиэй рядом с Киото. В таком случае, в Осаку символика трех обезьян пришла чуть позже, однако, сооружение в Ситэнно-дзи Косин-до уникально: оно посвящено трем обезьянам. Не божествам, чьими посланниками могут быть обезьяны, а именно обезьянам.
Если заглянуть в окошко, на алтаре размещены резные фигурки трех обезьян.
Так к какой религии принадлежат три обезьяны? Сложно сказать!
А вы знаете, в какой стране мира больше всего мусульман? В Индонезии! За исключением маленького острова Бали, оставшегося индуистским, подавляющее большинство индонезийцев (80—90%) придерживается ислама.
А, между тем, острова Индонезии знали и других богов. Когда-то из Индии с запада на восток по Малайским островам прошел индуизм. Вслед за ним опять-таки с запада пришел буддизм. Западная Суматра была полностью буддистской, более восточная Ява колебалась между буддизмом и индуизмом. Суматра стала столичным островом огромной буддистской империи Шривиджая, покорившей не только острова Малайского архипелага, но и Малаккский полуостров с частью нынешнего Таиланда. Как это бывает с империям, Шривиджая распалась из-за внутренних противоречий и конкуренции с соседями и стала легкой добычей европейских колонизаторов — голландцев. И опять с запада пришла новая религиозная волна, захлестнувшая весь архипелаг. Ислам полностью вытеснил дхармические религии.
Власти и население крупнейшей мусульманской страны достаточно терпимо относятся к символике других религий. К буддистскому периоду в районе одного из крупнейших городов Индонезии — Джокьякарты (Yogyakarta) на острове Ява — относятся впечатляющие сооружения: храм-ступа Боробудур и индуистcко-буддийский комплекс Прамбанан. Именно они являются главными достопримечательностями, привлекающими международных туристов в Джокьякарту.
Гостей, прилетающих в Джокьякарту на выходе из международного аэропорта встречает небольшая скульптурная группа.
Три обритых наголо юноши пытаются что-то показать встречным.
Судя по бритоголовости, это буддистские монахи. Правда, одетые не совсем канонично: в куртку и широкие штаны (такого облачения можно ожидать разве что от Китая или Японии). И они закрывают руками глаза, рот и уши.
Несомненно, перед нами вариация композиции с тремя обезьянами. Но что хотел донести автор? Можно предположить, что так, всего лишь, гостям напоминалось о буддийской составляющей в культуре региона. Скульптор просто нашел тему, раскрывающую буддизм и при том визуально привлекательную, которую будут фотографировать. И это весьма любопытно! Три юных монаха в «обезьяньих» позах — только намек на какое-то учение, а не проповедь внутри иной конфессии.
Золотым периодом гонконгского кинематографа стала, безусловно, эпоха Брюса Ли. После него наступила растерянность, но падающий флаг подхватили режиссеры так называемой «новой волны». Одним из «выстреливших » жанров стало «китайское фэнтези» уся (武俠), а его выдающимся мастером и знаменитостью мирового уровня признан гонконгский режиссер вьетнамского происхождения, известный нам под именем Цуй Харк (徐克, на самом деле с кантонского это должно читаться как-то вроде Чхёй Хаак). Его фильм под названием «Зеленая змея» (青蛇 ) 1993 г. полюбился зрителям, но не добился каких-то выдающихся похвал от критиков.
На основе поистине интернационального «бродячего сюжета» о жене-змее где-то в XVII в. сложился китайский классический текст «История о Белой змее» или иначе «Госпожа Белая змея». Его-то и многократно ставили на сцене и экранизировали, в том числе и наш Цуй Харк.
Из волшебной сказки с элементами ужастика режиссер создает красивую картинку-притчу. История развернута не с точки зрения любящей и верной змеи (в исполнении Джои Вон) или от лица ее избранника (У Синго), а от имени названной сестры, Зеленой змеи (Мэгги Чун), хоть и действующего персонажа, но, по сути, стороннего наблюдателя, старающегося постичь мир людей.
Безупречный буддийский монах Фат Хой (Винсент Чжао) борется со злом, выявляя оборотней-демонов, превращающихся в людей. Почему демоны стремятся стать человеком? Очевидно, из буддийских побуждений. Считается, что обрести просветление можно лишь переродившись человеком, причем мужчиной и только в сознательном возрасте. Правда, Лотосовая сутра дает пример, как обрела просветление дочь Короля драконов (ребенок женского пола не из рода людей!), но отсталые демоны, видимо, не знакомы с буддийскими сутрами. Мы немного отвлеклись, давайте вернемся к нашим змеям.
Монах преследует сестер-змей, старшая из которых нашла своего возлюбленного и в самопожертвовании обрела настоящую человечность. Пусть фильм местами наивен, а спецэффекты могут заставить искушенного зрителя лишь улыбнуться, красоты произведение не потеряло. Картинка в каждом кадре выверена и отточена, а вопросы, которые задает режиссер, актуальны во все времена: возможно ли насаждать добро насильно, не порождает ли противостояние злу большее зло, что делает человека человеком, что есть любовь и т. п.
По сюжету охотник на демонов насильно отправляет мужа Белой змеи, уже знающего об ее истинной природе, в «землю умиротворения» — буддийский монастырь в горе, стоящей посреди воды (его прообразом должен быть монастырь «Золотая гора» Цзиньшань недалеко от Нанкина).
Перед пострижением будущий монах получает наставление от постригающего: «ты покидаешь океан страданий, источником страданий являешься ты сам», окружающие монахи подхватывают: «рай Будды — не слышать, истинное счастье — не видеть, нирвана — не говорить, умиротворение там, где нет сердца», принимая соответствующие позы, а распорядитель церемонии уже совсем карикатурный ломает свою колотушку, многократно крича: «всё это — ничто!»
Позы трех обезьян (вернее, четырех, четвертая — с рукой, прижатой к сердцу) у режиссера означают вполне определенное буддийское воззрение на путь избавления от страданий, однако мир монахов, показанный в синих тонах, не менее отталкивающ и уродлив, чем мир простых людей (показан в красном тоне в первых кадрах фильма). И обезьяньи позы — это обвинение буддизма в слепости и глухости, в отсутствии любви и человечности. Новоиспеченный монах, которого Зеленая змея возвращает в мир, оказывается слеп, его чувства полностью заблокированы.
То есть Цуй Харк использует трех обезьян и в качестве естественной символики буддизма, и в виде антирелигиозной сатиры.
Продолжим наше путешествие по Юго-Восточной Азии. В отличие от монорелигиозной Индонезии, в соседней Малайзии ислам, хотя и объявленный государственной религией, не может претендовать на всеобщий охват населения. В стране 20% буддистов, около 10% христиан различных конфессий и более 6% индуистов. Вот к последним мы и заглянем в гости.
На самом юге Малакского полуострова, напротив Сингапура, расположена столица малайского султаната Джохор, Джохор-Бару — самый южный город континентальной Азии. В нем есть заметная индийская диаспора, в большинстве своем исповедующая индуизм. А главным храмом для индуистов Джохор-Бару и заодно туристической достопримечательностью мирового уровня служит Арулмигу-Шри-Раджакалиамман (Arulmigu Sri Rajakaliamman).
Внешне это хоть и яркое и пестрое, но вполне традиционное для индуизма (особенно южной Индии) сооружение, возвышение которого (гопура) представляет собой образ горы Сумеру.
Но внутри храм буквально ослепителен! Ведь он выполнен из зеркальной мозаики. Потолок, стены, колонны — все поверхности храма покрыты разноцветными кусочками стекла, создающими сложную игру света. Этим храм уникален и привлекателен для туристов.
Но не только оформлением индуисты пытаются завлечь прихожан в чуждом окружении. Храм с уверенностью можно назвать неоиндуистским из-за явного желания синкретизироваться: в нем среди статуй индуистских божеств есть фигуры Будды Гаутамы, Иисуса Христа, кучерявого гуру Сатья Саи Бабы или католической монахини Матери Терезы.
Но нас сейчас интересуют не крупные статуи, а скульптура малых форм. Одну из зеркальных колонн храма с трех сторон окружают небольшие пьедесталы с сидящими на лотосовых тронах юными фигурками.
Один круглолицый лотосовый ребенок призывает не видеть, второй — не слышать, а третий — не говорить зла.
 Не видеть зла |
 Не слышать зла |
 Не говорить зла |
Понятно, что перед нами очередной вариант композиции с тремя обезьянами. Но что это за малыши? Нам поможет их опознать фигура с четвертой стороны колонны. Мальчик со свастикой на груди стоит на лотосе и указывает одной рукой вверх.
Можно не сомневаться, что пальцем другой руки он показывает на землю. Перед нами изображение чудесного рождения исторического Будды, Сиддхартхи Гаутамы.
По преданию, Будда, родившись чудесным образом, прошел семь шагов по лотосам указал на небо и землю и провозгласил себя совершенным существом. Статуэтки Будды именно в такой иконографической композиции принято чествовать в праздник рождения Будды (Весак). Такую фигуру омывают водой, что символизирует тройственное очищение: тела, речи и ума.
Можно достаточно уверенно предположить, что три сидящих фигурки — это тоже младенец Будда, призывающий хранить тройную чистоту.
Снова мы видим в среде иноверцев (на этот раз индуистов) композицию из трех обезьян в качестве символики чуть ли не всего буддийского учения. Очень любопытно!
Если бы буквально вчера вы спросили: «когда появились три обезьяны?» — можно было бы ответить, что наиболее достоверная дата — не позднее 1636 г. (строительство священной конюшни в Тосёгу, Никко). Но сегодня границу уверенности можно опустить с XVII в. сразу до XIII. И это маленькое открытие!
Итак, Япония периода Камакура. Буддийский монах с интересным именем «не жилец» — Мудзю Итиэн (無住一円) создает в 1279—83 гг. сборник поучительных историй, баек, притч и анекдотов, названный «Собрание песка и камней» или по-японски «Сясэкисю» (沙石集). Книга весьма любопытна, это целая энциклопедия камакурской Японии и, прежде всего, японских религий того времени.
В 2017 г. увидел свет русский перевод и исследование «Сясэкисю» Надежды Трубниковой,теперь и российский читатель может с ним познакомиться.
Но книга Мудзю — не развлекательная литература. У автора есть своя сверхзадача: иносказательно, через «низкие» истории и через комментарии к ним донести высокие идеи буддизма и, прежде всего, сгладить острые углы противоречий между буддистским зерном и той культурной почвой, в которую оно попало в Японии. Как можно сочетать буддизм и добуддийские анимистические верования? Как могут ужиться между собой столь различные буддийские школы, часто считающие конкурентов «еретиками»? Как могут взаимодействовать религиозное и мирское? Может ли светская поэзия вести по истинному Пути? На каждый вопрос у Мудзю есть по несколько историй.
Кстати, о поэзии. Именно реабилитации традиционной секулярной лирики посвящен целый раздел книги. «Народные песни» — не зло и не пустословие, не конкурент Учению, а его помощник.
В завершении пятого свитка Мудзю Итиэн приводит короткую притчу и традиционное стихотворение о четвертой обезьяне:
Некий человек весь свой век вскармливал трех обезьян: Ивадзару
Ивадзару-то |
«Не говорю», |
Если не беречь обезьяну «Не желаю», трех обезьян просто так не сбережешь.
Здесь следует дать разъяснения к переводу, почему ведется разговор про обезьян (хотя подробности сейчас достаточно хорошо известны). В японском языке есть ныне немного архаичный суффикс в формах «-дзу», «-дзуни» и «-дзару», который при добавлении к глаголу означает отрицание.
К примеру, глагол «говорить», 言 [иу] при добавлении суффикса «-дзару» 言わざる [ивадзару] будет означать «не говорю». Но этот суффикс полностью созвучен озвонченному чтению слова «обезьяна», 猿 [сару] или [дзару]. Так что в притче и стихотворении используется игра слов, говоря про трех «обезьян», автор имеет в виду три запрета, три «не», предпочитая им четвертый.
Что мы можем вынести для себя из стихотворения и комментария? Во-первых, это, безусловно, дата, конец XIII в. Нам не попадалось еще более древнего уверенно датируемого случая упоминания трех обезьян. Можно вспомнить разве что стихи, приписываемые тэндайскому монаху Рёгэну (X в.), но их атрибуция спорна.
Во-вторых, среда и место если не появления, то бытования символики. Мудзю — ученый монах широчайшего кругозора. Его чаще припчисляют к школе дзэн, но он не менее относится к тэндаю. Ничто не противоречит нашему предположению о локализации места происхождения трех обезьян в районе горы Хиэй, под надзором школы тэндай-сю.
В третьих, по противопоставлению-дополнению «классической» троицы обезьян новопридуманной обезьяной «Не желаю» можно осторожно предположить, что автор стихотворения противопоставляет основной, базовый буддийский принцип преодоления желаний светской житейской мудрости с тремя этическими запретами. Запреты «встречаются в мире» в том числе у не идущих по Пути. Если так, то символика трех обезьян по мнению поэта и комментатора не принадлежит буддизму как таковому, хотя и полезна, подталкивает в верном направлении. Запомним это: для буддиста три обезьяны — «внешний» символ.
Литература: Собрание песка и камней (Сясэкисю) / Перевод со старояпонского Надежды Трубниковой. — М., СПб.: — ЦГИ, 2017. — 656 с. ISBN 978-5-98712-642-4; Т. 1., стр. 368.
Ссылки: сайт и блог Надежды Трубниковой
В Ленинграде в самом начале 1930-х гг. из временной антирелигиозной выставки решили сделать постоянный музей. На нужды антицерковной пропаганды выделили один из главных христианских памятников города на Неве — Казанский собор. И музей при академии наук стал в стране победившего атеизма одним из немногих мест, где о религии можно было говорить серьезно. Не оставляя целей пропаганды атеизма, музей вел научную работу в исследовании возникновения и развития религий и собрал большую коллекцию культовых предметов.
С крушением государства рабочих и крестьян изменился и музей. Из названия куда-то пропало слово «атеизм», теперь это Государственный музей истории религии (ГМИР), а Православная Церковь вернула себе собор, выселив музейщиков в куда менее престижный дом почтового ведомства на Почтамтской улице. Тем не менее, музей не только выжил, но и остался популярным местом в северной столице.
Итак, в собрании музея, в разделе «Буддизм в Японии» есть весьма примечательный предмет с инвентарным номером КП-39054/а. И называется он Сёмэн Конго.
Это небольшой (42×18×13,5 см) двустворчатый ящичек-киот с резной и раскрашенной яркими красками и золотом фигуркой (высотой 33 см) устрашающего божества.
Как можно прочесть (и прослушать в аудиогиде), музей затрудняется в определении конфессиональной принадлежности божества, называя то индуизм, то буддизм, то даосизм и даже конфуцианство. Если опустить последнее (притянуто за уши) и добавить до кучи синтоизм, можно как согласиться со всеми вариантами сразу, так и оспорить любой из них в отдельности.
На самом деле Сёмэн Конго (яп. 青面金剛 — синелицый держатель ваджры) как таковой не существует нигде отдельно от практики ко-син. Эта практика (бдения в ночь Обезьяны раз в 60 дней) чисто даосская (по-китайски гэн-шень, 庚申), но изучалась она в монастырях, которые с периода Камакура представляли труднораспутываемый синкретический клубок привозного буддизма и местных верований (синто).
Раз перед нами держатель ваджры (оружие, олицетворяющее одновременно и молнию, и алмаз), религиоведы с легкостью могут возвести его к архетипичному богу-громовержцу. В индуизме это Индра.
Давайте еще раз посмотрим на божество: зеленая кожа (в Восточной Азии синий и зеленый считаются оттенками одного цвета 青い, так что нет противоречия эпитету «синелицый»), всклокоченные волосы, горящие глаза, меж бровей третий глаз (знак понимания истины), ожерелье из мертвых голов, шесть рук с огнем и оружием. Несомненно, перед нами гневная форма карающего божества. В буддизме такие существа ответственны за охрану учения и борьбу с демонами, а главные из грозных защитников имеют титул видья-раджа (царь знания, в Японии их называют мёо, 明王). Сёмэн Конго — типичный мёо, не случайно его отождествляют с Ваджраякшей — хранителем Востока. В музейном собрании оказалась сокращенная иконография божества, обычно он стоит не на абстрактной скале, а попирает ногами черта.
Очевидно, образ Сёмэн Конго использовался какой-то из японских общин, проводящих бдения косин-мати раз в 60 суток в ночь Обезьяны. В прочее время створки киотца закрывали.
Почему мы так внимательны к этому персонажу? Дело в том, что именно в сопровождении Сёмэн Конго в Японии появляются первые известные изображения трех обезьян. Музейный аудиогид довольно изящно решает проблему их появления: видите ли, по даосским представлениям три нежелательных сущности-паразита, обитающих в человеческом теле, следят, что плохого увидел, услышал или сказал их носитель и докладывают об этом верховному даосскому божеству. А бдение в ночь Обезьяны мешает этив сущностям. Вот соответствующих обезьянок и рисуют. Мы не можем подтвердить подобной «специализации» «трех червей» (санси, 三尸). К примеру, один австрийский исследователь прослеживает эволюцию представлений о санси, но не приводит их прямой связи с тремя запретами.
Как бы то ни было, в музейном предмете, хоть и довольно позднем, тоже нашли свое отражение три обезьяны — на створке киота.
На второй створке симметрично обезьянам изображены два петуха, тоже постоянные спутники синелицего божества. Видимо, петухи, как всегда, символизируют рассвет и победу над тьмой ночи: что в евангельской сцене отречения Петра, что в повесте Гоголя «Вий». Часто куриной паре соответстуют еще и изображения луны и солнца, но в питерском варианте их не видно.
Наш постоянный корреспондент обратил наше внимание на фотоотчет Анастасии Дербасовой (@anastasia.derbasova) в соцсети о путешествии по Японии. Анастасия, посещая окрестности Исэ (префектура Миэ), побывала в буддистском храме Конгосё-дзи (金剛證寺) на горе́ Асама.
Этот храм, принадлежащий школе риндзай-дзэн, основан в 825 г. самим Кукаем. Кстати, принадлежность храма, на наш взгляд, штука спорная. Кукай — основатель собственной буддистской школы «истинных слов» (сингон), так что как минимум во времена основания там должны были уделять внимания ритуалам сингон, а вот жесткая «приписка» буддистских общин лишь к одной из школ — более поздняя практика.
Экскурсия была явно не простой и посетителям были открыты некоторые помещения, которые обычный турист видит лишь снаружи. В одном из небольших сооружений гостей встретила необычная деревянная скульптура, именно она и послужила темой для нашей статьи.
Автора фото привлекли три обезьяны, которые не видят, не слышат и не говорят, служащие основанием скульптуры. Нас же заинтересовало, что изображено над ними.
У кого под ногами можно встретить трех обезьян? Вне конкуренции характерное гневное божество религиозных практик Ко-син — синелицый держатель ваджры Сёмэн-Конго (его прозвище больше похоже на эпитет, описание божества, настоящее имя которого забыто). Вне этих практик (причем только в Японии) персонаж не известен. Мы предполагаем его связь с буддистской школой тэндай.
Традиционный облик Сёмэн-Конго в технике круглой скульптуры из дерева можно рассмотреть на примере образа из тэндайского храма Миэ-дзи в Гифу.
Более радикальная школа нитирэн, по сути отколовшаяся от тэндая, предпочитала изображать в компании обезьян Тайсяку-Тэна, то бишь самого Индру, одного из верховных индийских божеств, принятых буддистами в свой пантеон. Это бог-громовержец, он в буквальном смысле носитель ваджры (то есть молнии), так что заменяемость с Сёмэн-Конго можно объяснить. Еще одним грозным спутником трех обезьян может быть бодхисаттва Каннон с лошадиной головой (Бато-Каннон), это не та милая дама, которую в Китае знают как Гуань-Инь, в гневной форме персонаж, восходящий к индуистскому Хаягриве, не менее страшен, чем ранее перечисленные ваджраносцы.
Отдельным «обезьяньим» персонажем можно назвать синтоистское божество Сарутахико, но его с тремя обезьянами объединяет часть имени «Сару-», созвучное слову «обезьяна».
Прочие персонажи, сопровождающие обезьян, кажутся более случайными: будда Амида, Каннон в мирной форме, бритоголовый бодхисаттва Дзидзо и др.
Так кого же мы видим в Конгосё-дзи? Три обезьяны держат явно лотосовый трон, на котором традиционно изображаются буддистские персонажи. Но кто это выше? Сложно разобрать!
Может быть, подпись поможет. Описание неразличимо, но заголовок можно прочесть: 蓮華庚申 [рэнгэ ко-син] (цветок лотоса [дня] ко-син). То есть это лотос на лотосовом троне! Несколько шизофренично.
Упоминание дня ко-син нам говорит о том, что это строение, вероятно, использовалось для бдений в ночь зодиакальной Обезьяны. Но почему лотос?
Отметим, что цветок весьма напоминает человеческую фигуру. Не могла ли это быть цензура? Скульптор под видом цветка изображает антропоморфный персонаж или наоборот из какого-то персонажа делает подобие цветка.
Давайте вспомним закон о размежевании богов и будд от 1868 г. Единственной государственной религией объявлен синтоизм. Все смешанные синто-буддистские практики запрещены. Из всех смешанных синто-буддистских заведений буддисты «выселены». А все, что не относится к синтоизму или буддизму (в том числе и ритуалы ко-син) объяявлено «вредными суевериями». К моменту принятия закона практики бдений в ночь Обезьяны достигли расцвета, а после резко затухли.
Может быть именно из-за этого (только наше предположение, ни на чем не основанное) скульптор скрыл под изображением цветка неугодную властям символику?
Что может символизировать лотос? К моменту размежевания богов и будд все буддистские общины были поделены между школами и храм Конгосё-дзи относился к дзэну. А лотос — один из символов именно дзэна, ведь цветок лотоса без всяких слов, как знак учения передал Будда своему ученику Кашьяпе, запустив традицию дзэнских патриархов.
В культуре Южной и Восточной Азии лотос несет огромное символическое значение. Ведь он растет, буквально, в грязи, но не может испачкаться, вода стекает с листа, не намочив его, грязь к нему не пристает. Раскрытие цветка подобно чуду: грязь породила нечто волшебное. Не случайно просветление избранного среди мирской суеты сравнивается с распусканием лотоса.
Не такому ли просветлению служат опорой три обезьяны? Невидение, неслышание и неговорение помогают отрешиться от грязи желаний?
Появление паломничеств «по святым местам» вполне естественно в любом культе. А в Японии много предпосылок для складывания паломнических маршрутов. Логично желание посетить все места явления бодхисаттвы Каннон или культовые сооружения в честь всех семи богов удачи.
Тем более, сложилась традиция, объединяющая паломничество с коллекционированием: паломник в местах посещений получает не только молитвы, но и вполне осязаемые подтверждения — специальные печати (штампы).
Город Киото стал японской столицей еще в конце VIII в., но много ранее в этих местах существовали поселения. Так у горы Фусими с давних времен поклонялись божеству Инари. Постепенно растущий Киото поглотил эти земли и Фусими стал киотским районом.
Во всей стране в первые дни нового года японцы посещают синтоистские святилища. Такая традиция называется Хацумодэ. А у жителей Киото сложился обычай особого паломничества — 伏見五福めぐり [фусими гофуку мэгури]. Это мероприятие тоже посвящается началу года и проводится в первые посленовогодние дни (с 1 по 15 января). Чтобы новый год прошел спокойно, счастливо и богато, нужно постить пять культовых сооружений района Фусими. Маршрут сводный, синто-буддийский: буддистские храмы Тёкэн-дзи и Дайкоку-дзи и синтоистские святилища Го-Когу, Ноги и Фудзиномори. Все пункты маршрута считаются в той или иной мере связанными с удачей, так что паломничество должно принести счастье во всех сферах жизни на целый год.
В первой точке паломники приобретают специальную карточку (довольно крупный бумажный лист) и в каждом храме и святилище на эту карточку в соответствующее место ставится штамп, подтверждающий посещение (тоже за небольшое вознаграждение).
Так как паломничество связано с новогодними традициями, на карточке традиционно изображается животное-символ текущего года.
Например, для 2013, 2014 и 2015 гг. на карточках изображались змея, лошадь и барашек:
2016-й — год зодиакальной Обезьяны. Но художник изобразил сразу троих, закрывающих лапками глаза, уши и рот. Причем обезьяна, закрывающая глаза халтурит и подглядывает:
Все трое в ярких курточках и высоких шапках. Можно предположить, что они одеты в костюмы танцора Самбасо («третьего старца», 三番叟). Дрессированная макака, исполняющая танец Самбасо — сама по себе новогодний символ, привлекающий здоровье и благополучие, а здесь их сразу трое.
Родительские темы
три обезьяны 
происхождение 
философия 
в культуре 
словарь 
библиотека 
коллекция 
ссылки 
3 обезьяны в культуре и искусстве
Облако тем
iskonno.ru
Фэйсбук
Инстаграм
Дзен
Пинтерест