В Ленинграде в самом начале 1930-х гг. из временной антирелигиозной выставки решили сделать постоянный музей. На нужды антицерковной пропаганды выделили один из главных христианских памятников города на Неве — Казанский собор. И музей при академии наук стал в стране победившего атеизма одним из немногих мест, где о религии можно было говорить серьезно. Не оставляя целей пропаганды атеизма, музей вел научную работу в исследовании возникновения и развития религий и собрал большую коллекцию культовых предметов.
С крушением государства рабочих и крестьян изменился и музей. Из названия куда-то пропало слово «атеизм», теперь это Государственный музей истории религии (ГМИР), а Православная Церковь вернула себе собор, выселив музейщиков в куда менее престижный дом почтового ведомства на Почтамтской улице. Тем не менее, музей не только выжил, но и остался популярным местом в северной столице.
Итак, в собрании музея, в разделе «Буддизм в Японии» есть весьма примечательный предмет с инвентарным номером КП-39054/а. И называется он Сёмэн Конго.
Это небольшой (42×18×13,5 см) двустворчатый ящичек-киот с резной и раскрашенной яркими красками и золотом фигуркой (высотой 33 см) устрашающего божества.
Как можно прочесть (и прослушать в аудиогиде), музей затрудняется в определении конфессиональной принадлежности божества, называя то индуизм, то буддизм, то даосизм и даже конфуцианство. Если опустить последнее (притянуто за уши) и добавить до кучи синтоизм, можно как согласиться со всеми вариантами сразу, так и оспорить любой из них в отдельности.
На самом деле Сёмэн Конго (яп. 青面金剛 — синелицый держатель ваджры) как таковой не существует нигде отдельно от практики ко-син. Эта практика (бдения в ночь Обезьяны раз в 60 дней) чисто даосская (по-китайски гэн-шень, 庚申), но изучалась она в монастырях, которые с периода Камакура представляли труднораспутываемый синкретический клубок привозного буддизма и местных верований (синто).
Раз перед нами держатель ваджры (оружие, олицетворяющее одновременно и молнию, и алмаз), религиоведы с легкостью могут возвести его к архетипичному богу-громовержцу. В индуизме это Индра.
Давайте еще раз посмотрим на божество: зеленая кожа (в Восточной Азии синий и зеленый считаются оттенками одного цвета 青い, так что нет противоречия эпитету «синелицый»), всклокоченные волосы, горящие глаза, меж бровей третий глаз (знак понимания истины), ожерелье из мертвых голов, шесть рук с огнем и оружием. Несомненно, перед нами гневная форма карающего божества. В буддизме такие существа ответственны за охрану учения и борьбу с демонами, а главные из грозных защитников имеют титул видья-раджа (царь знания, в Японии их называют мёо, 明王). Сёмэн Конго — типичный мёо, не случайно его отождествляют с Ваджраякшей — хранителем Востока. В музейном собрании оказалась сокращенная иконография божества, обычно он стоит не на абстрактной скале, а попирает ногами черта.
Очевидно, образ Сёмэн Конго использовался какой-то из японских общин, проводящих бдения косин-мати раз в 60 суток в ночь Обезьяны. В прочее время створки киотца закрывали.
Почему мы так внимательны к этому персонажу? Дело в том, что именно в сопровождении Сёмэн Конго в Японии появляются первые известные изображения трех обезьян. Музейный аудиогид довольно изящно решает проблему их появления: видите ли, по даосским представлениям три нежелательных сущности-паразита, обитающих в человеческом теле, следят, что плохого увидел, услышал или сказал их носитель и докладывают об этом верховному даосскому божеству. А бдение в ночь Обезьяны мешает этив сущностям. Вот соответствующих обезьянок и рисуют. Мы не можем подтвердить подобной «специализации» «трех червей» (санси, 三尸). К примеру, один австрийский исследователь прослеживает эволюцию представлений о санси, но не приводит их прямой связи с тремя запретами.
Как бы то ни было, в музейном предмете, хоть и довольно позднем, тоже нашли свое отражение три обезьяны — на створке киота.
На второй створке симметрично обезьянам изображены два петуха, тоже постоянные спутники синелицего божества. Видимо, петухи, как всегда, символизируют рассвет и победу над тьмой ночи: что в евангельской сцене отречения Петра, что в повесте Гоголя «Вий». Часто куриной паре соответстуют еще и изображения луны и солнца, но в питерском варианте их не видно.
※