Символическая группа из трех обезьян, закрывающих лапами глаза, уши и рот появилась на Востоке, с этим согласно большинство источников. Конкретнее «местом рождения» трех обезьян с большой долей уверенности называется Япония. Это подтверждается и историческими артефактами, и лингвистически.
Запреты, выражаемые композицией «не видеть, не слышать, не говорить» (при записи с использованием кандзи 見猿, 聞か猿, 言わ猿 — мидзару, кикадзару, ивадзару) состоят из глагола-действия и архаичного суффикса, придающего отрицание «-дзару». Так вот суффикс этот созвучен слову «обезьяна», по сути, является озвонченным вариантом слова «сару» (猿). Получается, что изображение трех обезьян — своего рода каламбур или ребус, игра слов, понятная только японцу.
Наиболее древние из известных изображений трех обезьян также находятся в Японии. Вероятнее всего, впервые композиция из трех обезьян появилась в местном японском культе Ко-син. В Китае это учение (по-китайски Гэн-шэнь, 庚申) хорошо известно и проработано в даосском каноне, практики гэн-шень описаны со старых времен и их можно считать частью живой даосской традиции. В Японии же ритуальные практики Ко-син сперва проводились среди образованной знати при императорском дворе и лишь после получили некоторое распространение в более широких слоях населения, обретя поддержку отдельных буддийских школ. В настоящее время культ Ко-син в Японии практически полностью сошел на нет, а если где и сохранился, либо выродился в банальные регулярные вечеринки со спиртным, либо превратился в культурные реконструкции.
Краткая предыстория: на Востоке всегда чтилась магия чисел и обезьяна рассматривается не только как животное: это еще и число или, если хотите, одна из фаз универсального цикла. Если вспомнить особо популярный в настоящее время восточный «звериный» календарь, в котором чередующиеся годы обозначаются одним из 12 животных-символов, в их числе можно увидеть и обезьяну. Обезьяна занимает девятую позицию в цикле из 12 фаз. Когда к 12 животным добавляются 10 т. н. «небесных стволов», связываемых с 5 первоэлементами, образуется еще более крупный цикл из 60 фаз. Цикличны любые события, развитие всех ситуаций можно разложить на 60 фаз до следующего витка. Выделяют большие, шестидесятилетние и малые, шестидесятидневные циклы. Особенно отмечают 57-й день или год, считающийся крайне несчастливым. И эта 57-я фаза называется «ко-син», где «ко-» (庚) — один из первоэлементов, называемый обычно металлом, а «-син» (申) — обезьяна.
От китайских даосов японцам перешло учение о трех сущностях («червях»), обитающих в теле человека. Они искушают своего носителя в совершении различных необдуманных поступков, а после регулярно, в ночь того самого «обезьяньего» дня ко-син, когда носитель заснет, отправляются с доносом на его проступки к высшим силам. Последователи народного культа (в Японии Ко-син, в Китае Гэн-шэнь) через каждые 60 дней устраивают коллективные бдения, чтоб не дать возможности трем червям связаться с верховным божеством.
Типичная композиция резной каменной стелы культа Косин
Японские последователи культа на свитках и каменных резных стелах часто изображают шестирукое синелицее карающее божество Сёмэн-Конго (靑面金剛). Иногда его спутниками-атрибутами становились одна, две или три обезьяны (видимо, повлияла важность обезьяньего дня). Постепенно именно три обезьяны (наверное, из-за трех внутренних червей в человеке) стали преобладать, а позы получили однозначность (вспомним омофонию чтения действий, выражаемых обезьянами). Скорее всего, именно таким путем сложилась устойчивая композиция с тремя обезьянами, но самостоятельности очень долго не получала, оставаясь атрибутом где-то под ногами синелицего божества.
Славу и известность три обезьяны получили в Никко (日光), одном из исторических религиозно-культурных центров Японии. Самая известная достопримечательность Никко — синтоистское святилище Тосёгу (東照宮), знаменитое прихотливой резьбой, украшающей сооружения. Некоторые композиции, составляющие убранство построек, признаны шедеврами, например, спящий кот или три обезьяны. Обезьяны украшают отнюдь не центральное здание комплекса святилища, а всего лишь конюшню. Причем резное панно с композицией «не вижу, не слышу, не говорю» не единственное, но в ряду различных обезьяньих поз японцы выделили именно эти три фигуры. С тех пор это самые знаменитые три обезьяны в мире, эталон композиции, даже любая символическая группа из трех обезьян может называться «Три обезьяны из Никко».
Три обезьяны на панно, украшающем конюшню святилища Тосёгу в Никко, Япония
Обезьяны из Никко интересны нам в историческом плане тем, что дают вполне определенную, материально зафиксированную верхнюю границу появления символа. Постройку конюшни с ее украшениями уверенно относят к 1636 г., то есть к этому времени три обезьяны явно существовали как единая композиция.
Намного более ранний пример дает нам буддийская литература. Монах Мудзю в своей наиболее известной книге «Собрание песка и камней» где-то между 1279 и 1283 гг. записал стихотворение, в котором поименно упоминаются три обезьяньих отрицания, а в притче-комментарий к этому стихотворению эти отрицания прямо названы обезьянами. То есть в XIII в. как минимум один буддийский монах знал и оценил игру слов, на которой основана символика трех обезьян.
Легенды называют имя первого японца изобразившего трех обезьян, это основатель ветви буддизма тэндай, великий учитель Дэнгё-дайси (Сайтё, 最澄). Он жил в VIII—IX в. и ему приписывается множество «открытий», вошедших в японскую культуру. Дэнгё якобы мог привезти символ трех обезьян из Китая вместе с учением Лотосовой сутры, чаем и т. д. Но, тем не менее, легенды остаются легендами. Нам три обезьяны видятся скорее японским эндемиком, чем символом, пришедшим с материка. Вообще на школе тэндай и ее культовом центре — горе Хиэй рядом с Киото сходится чрезвычайно много совпадений, связанных с тремя обезьянами, так что весьма вероятна культурная и географическая локализация символики именно там.
А вот с биологическим прототипом трёх обезьян проще: если символ появился в Японии, то изображались, скорее всего, единственные, живущие в стране обезьяны — японские макаки (лат. Macaca fuscata).
Обращаясь к теме истории трех обезьян, нельзя не рассмотреть отдельно вопрос о символизируемых ими принципах, причем независимо о запрете видеть, слышать и говорить и о запрете видеть, слышать и говорить именно зло.
Аналогии устойчивой связки отрицаний или запретов видеть-слышать-говорить можно встретить во многих религиозно-философских учениях как Востока, так и Запада. В этом смысле принцип, выражаемый тремя обезьянами, много старше самих обезьян.
Чаще всего вспоминают цитату из Конфуция
Кроме конфуцианства показателен и даосизм, в котором центральное понятие — дао — апофатически описывают через три отрицания:
Если с большой долей вероятности можно считать, что визуальная композиция с обезьянами появилась в среде культа Косин, имеющего бесспорные корни в китайском даосизме, было бы весьма соблазнительно предположить, что она иллюстрирует именно даосский принцип. Однако никаких подтверждений тому нет, а материальные свидетельства, скорее, опровергают это предположение.
В англоязычной и вообще западной культуре обезьяны часто именуются «See no evil, hear no evil, speak no evil» (не смотри на зло, не слушай зла, не произноси зла), что значительно смещает смысл символики (см. раздел Философия трех обезьян). Достаточно вспомнить даосское понимание двуединства противоположностей или стремление не строить границ в определениях и суждениях, чтобы зародить стойкие сомнения в присутствии зла в изначальных пониманиях символики. И действительно, в японском это 三匹の猿 (три обезьяны) или 見猿, 聞か猿, 言わ猿 (не видеть, не слышать, не говорить). Видимо зло приходит с Запада.
Если не со стопроцентной уверенностью, то с очень большой долей вероятности можно утверждать, что запрет видеть, слышать и говорить зло существовал в западной культуре до знакомства с символикой трех обезьян.
В истории США есть выдающаяся фигура, заложившая многие основы американской нации — Томас Пейн (Thomas Paine) — англичанин, но один из «отцов-основателей» Америки.
В его письме мы видим знакомые отрицания:
Thomas Paine. Federal City, Lovett's Hotel, Nov. 20, 1802. |
Томас Пейн. Федеральный город, отель Ловетт, 20 ноября 1802. |
В момент написания этих строчек Япония уже давно проводила политику самоизоляции и какие-либо отношения ее с внешним миром были минимальны, поэтому возможность влияния японских обезьян на творчество Пейна можно исключить.
А чтобы не ограничиваться Новым Светом, приведем пример из Европы
Три ангела на витражах храма св. Павла в Роквардине, Англия
В старинном храме св. Павла в Роквардине (Wrockwardine, графство Шропшир (Shropshire), Англия) в XIX в. была проведена реконструкция, в ходе которой были вставлены новые витражи. В одной из композиций три ангела держат свитки с императивами, которые позже будут писаться на фигурках трех обезьян: «See no evil, hear no evil, speak no evil» (не смотри на зло, не слушай зла, не произноси зла)
Можно сделать вывод, что пришедший из Японии экзотический символ встретился с уже знакомым Западу принципом неприятия зла, что привело к переосмыслению и добавило популярности трем обезьянам.
Тему происхождения трех обезьян нельзя считать исчерпанной без раскрытия теории внеяпонского возникновения символики. Как уже упоминалось выше, в Японии нередко считают композицию из трех обезьян заимствованной из Китая. Такой точки зрения придерживается, в частности многолетний исследователь темы Митио Иида (飯田 道夫). Судя по статье в китаеязычном разделе Википедии (кит. яз.), в Китае тоже согласны с данной теорией. Но Китай здесь — только промежуточное звено. Символика трех обезьян, будто бы, пришла по Великому шелковому пути не откуда-нибудь, а прямиком из Древнего Египта. Среди изображений египетских священных павианов и на просторах всей Азии вплоть до Японских островов исследователи пытаются найти неопровержимые доказательства существования композиции из трех обезьян до ее появления в Японии. Пока, насколько нам известно, таких свидетельств не найдено, хотя подобрано значительное число небезынтересных артефактов с неясными или спорными трактовками.
Уважая мнение приверженцев внеяпонской теории, мы, однако, возьмем на себя смелость назвать ее лишь альтернативной до появления действительно решающих аргументов.
※