Жил в столице Японского царства в самом конце IX века интеллигент один. Звали его Тосиюки из рода Фудзивара [реальная историческая личность]. Было у него всё как у людей: дом в Киото, жена, дети, любовницы и хобби.
Пописывал он стишки и даже получил какую-то известность, вращался в поэтической тусовке. Но, честно говоря, читателям больше нравилась не поэзия, а как она была написана. Был у Тосиюки замечательный почерк, четкий и выразительный.
И вот кто-то раз решил, что таким почерком было бы хорошо буддистские сутры переписывать. У буддистов считается, что переписывание священных текстов, особенно Лотосовой и некоторых других сутр, само по себе является благим занятием и увеличивает заслуги, уравновешивая прошлые грехи.
Но не каждый сам может достойным образом переписать сутру, для этого можно нанять переписчика. Если ему заплатить, заслуги от переписывания перейдут заказчику.
Вот нашему поэту и заказали переписать Лотосовую сутру. И не раз, и не два. Переписывание превратилось в постоянный и неплохой доход. Около двухсот раз переписал Тосиюки сутру Белого Лотоса Высшего Учения.
Переписывал он ее в очередной раз и вдруг непонятно откуда появились черти рогатые, схватили поэта и куда-то поволокли.
Спрашивает Тосиюки главного из чертей:
— Командир, что случилось? Куда вы меня и за что?
— Тут не я решаю, у меня разнарядка на гражданина Тосиюки, переписывающего Лотосовую сутру. Могу только сказать, судя по сопроводительным документам, у тебя не срок жизни кончился. Против тебя возбуждено дело, связанное как раз с переписыванием сутры. Будет суд. Ты для своей пользы сколько-нибудь переписал? Тебе бы сейчас было полезно.
— Нет, как-то и не думал, всегда люди просили.
— Плохо. Ну пошли в отделение.
Шел Тосиюки под конвоем чертей. Ноги от страха были словно ватные, поэтому двигался конвой не очень быстро. Обогнала их большая группа жутких монстров: ужасные хари, глаза сверкают молниями, из пастей вырывается пламя, очень страшно и как-то омерзительно. Хотел поэт бежать, сломя голову, но черти его остановили заставили стоять на обочине, пропуская чудовищный отряд.
— К-к-кто это такие?
— Разве не узнал? Это как раз истцы по твоему делу. Твои заказчики, что просили сутру переписать.
— Но почему они такие мерзкие?
— Скорее всего, они положились на тебя, чтобы заслуг от переписывания сутры хватило на благое перерождение, но ты обманул их ожидания и им пришлось становиться голодными ду́хами. Вот они и подали в суд.
— И что со мной будет?
— Ну я не юрист, могу только предположить. Иск коллективный и каждый из истцов желает физического возмездия. Скорее всего, иск удовлетворят и для этого твое тело рассекут острыми серпами на 200 равных частей. То же проделают с разумом. И каждый из духов будет пытать свою часть плоти и разума.
— Но это же чудовищно! Командир, а нет ли способа как-то договориться?
— Не-а, в отделении можно порешать какие-то мелкие, административные дела. А у тебя серьезная статья под надзором самого Эмма-о [правитель подземного мира и судья мертвых, в индуизме и индийском буддизме Яма, в китайском буддизме Яньло-ван].
Подошли они к границе Подземного мира и перебрались через реку. Смотрит Тосиюки, а вода в реке черная и густая, как тушь.
— Что это с водой?
— Экология у нас ни к черту. Дело в том, что сутры, переписанные ради спасения, доставляют на проверку великому князю Эмма. Если сутра написана небрежно, с помарками или без должного усердия, ее выкидывают на задворках ада. Тушь с таких сутр и попадает в реку. С твоими сутрами тоже было так, так что тут течет твоя тушь.
Привели Тосиюки в отделение, оформили документы и передали уже судебному черту. Тот, пока вел поэта в суд, вводил в курс дела: «Так, слушай, повторять не буду. Перед верховным судьей веди себя как можно скромнее, не крутись, не шевелись, не чешись и не ковыряй в носу. Говори только когда тебе задали вопрос. Называй Эмма-о или «ваша тёмность», если обращаешься к нему как к великому адскому князю, или «ваша честь», если как к верховному судье».
Подошли они к суду, а вокруг входа толпятся чудовища-истцы и тянут лапы к Тосиюки: «Отдайте его нам!».
Поэт вцепился в судебного черта: «Нет ли какого-то способа спастись?» Черт наклонился и тихонько сказал на ухо: «Прямо сейчас проси переписать сутру Конгомё-кё» [Суварна-прабхаса-сутра, «сутра Золотого света»].
Вошел Тосиюки в ворота и произнес: «Хочу переписать сутру Конгомё-кё». Подвели его к верховному судье.
— Гражданин Фудзивара-но Тосиюки?
— Да, ваша честь.
Эма-о обратился к черту, доставившему поэта:
— Почему так поздно доставили? Жалоба зарегистрирована уже давно!
— Ваша темность, как только схватили, доставили подсудимого без промедления.
— Хорошо. Вы свободны.
Далее опять спросил поэта:
— Подсудимый, прежде чем начнем рассмотрение дела, давайте сразу определимся: есть ли у вас авторитетные поручители?
— Кто например, ваша честь?
— Штатный защитник у нас бодхисаттва Дзидзо, но суд учтет и других поручителей.
— Нет, ваша честь, Дзидзо мне не поможет.
— Отлично. Тогда по-быстрому рассмотрим личность подсудимого. Секретарь, выведите нам диаграмму «грехи/добродетели» в логарифмической шкале.
На ширме в зале появился ряд столбиков, обращенных вниз, раскрашенных словно бы тушью разной интенсивности, чем длиннее столбик, тем чернее тушь.
— Ну что же, гражданин подсудимый, вы прожили бесцельную жизнь и за грехами не видно ни одного благого дела. Вы что-нибудь хорошего сделали?
— Ну я сутры переписывал...
— Они у нас помечены грехами.
Судья повернулся к маленькому черту:
— Секретарь, у нас есть свидетели ненадлежащего исполнения сутр?
— Ваша темность, свидетели ненадежны. Они врут, а потом сами верят в свою ложь. Мы внедрили техническую фиксацию грехов. Могу продемонстрировать видеопримеры.
— Ну что же, включайте.
На ширме пропали столбики и появился Тосиюки, склонившийся над бумагой. На него как будто бы смотрели откуда-то с потолка.
Судья подал голос:
— Секретарь, прокомментируйте, что мы сейчас наблюдаем.
— Подсудимый занят переписыванием сутры, но обратите внимание, перед ним на тарелке рыба и он ест ее. Вот еще один кусок взял. Пишет с набитым ртом.
— Понятно. Пожалуйста, следующий фрагмент!
— Здесь подсудимый забросил сутру. Видите, поверх сутры лежит листок и подсудимый черкает на нем. Он придумывает, как бы ответить оппоненту в поэтическом состязании. Для него сейчас поэзия важнее.
— Принято. Далее!.. О! Кто это? Жена?
— Нет. Гражданка, приглашенная подсудимым во время переписывания сутры.
— Подождите немного. Перемотайте немного назад. Ага... Она проходит по нашему ведомству?
— Да, ваша честь. Рассмотрение намечено на август.
— Отлично. Суду все ясно. Подсудимый виновен в небрежном отношении к заданиям.
Эма-о вновь обратился к Тосиюки:
— Подсудимый, признаете ли вы вину?
— Признаю, ваша честь.
— Хотя намеченный срок вашей жизни еще не окончен, вас немедленно отдадут в распоряжение истцов. Есть ли у вас что-то, что вы могли бы заявить суду?
— Ваша честь, я дал обет переписать сутру Золотого блеска на четырех свитках, но не успел сдержать обещания.
Судья повернулся к секретарю:
— Отправьте запрос на сервер, давал ли подсудимый подобное обещание?
— Да, ваша честь, такие слова были и совсем недавно.
— Ну что же, подсудимый, вам дается время на исполнение обета!
Не успел Тосиюки обрадоваться, как проснулся. Оказывается, его уже два дня как оплакивали жена и дети. Но он открыл глаза, огляделся и вышел из дома.
Отправился Тосиюки к мастеру по свиткам, чтобы заказать и разлиновать основу для сутры. А пока ждал заказ, сошелся с одной знакомой дамой. Потом с другой. Встретился с поэтами, поучаствовал в новом состязании.
Так прошло несколько лет. Не вспомнил Тосиюки об обете и даже свитки не забрал. Вышел срок его жизни, он и помер.
Прошло еще два года. И вот другой поэт, Ки-но Тономори [реальная историческая личность, входит в число «36 бессмертных поэтов»] увидел во сне Тосиюки и не узнал его, пока тот не назвал себя, так плохо он выглядел.
Просил Тосиюки: «Если есть у вас хоть капля жалости ко мне, прошу не отказать. У такого-то мастера возьмите бумагу, приготовленную для сутры и передайте монаху в храме Миидэра [у подножия горы Хиэй к северо-востоку от Киото], чтобы он переписал и освятил текст».
Забрал Тономори свитки и отправился в Миидэру. А там его уже встречает монах: «Как хорошо, что вы пришли! А я уже собирался к вам. Приснился мне один поэт, который просил переписать сутру Золотого блеска на бумаге, которую нужно взять у вас». Монах полностью отдался делу, переписал и освятил сутру как полагается.
После этого Тосиюки еще раз приснился поэту, ничего не говорил, но выглядел уже получше, на себя был похожим.
Вольный пересказ из сборника «Рассказы из Удзи» (Удзи-сюи моногатари), XIII в. (?), свиток VIII, история 4